Римская комедия бдт, Театр имени Моссовета поставил "Римскую комедию" к 90-летию драматурга Леонида Зорина
Очень рада была увидеть Георгия Тараторкина и Ольгу Остроумову, которых не видела на сцене целую вечность. Это тоже говорит о том, как быстро и хорошо мы идем по пути, за который борется эта пьеса. Такие поправки должен принять драматург, и театры не должны этому противиться. Товстоногова Композитор К. Спектакль прошел считанные разы и был снят - диалог между римским императором Домицианом и поэтом Дионом показался крамольным.
Он добавил, что сразу же после написания, в середине х годов, к "Римской комедии" обратились несколько театров. Но спектакль был закрыт властями после генеральной репетиции". Следующим к пьесе обратился Театр имени Вахтангова. Нынешнюю постановку "Римской комедии" осуществил художественный руководитель Театра имени Моссовета народный артист России Павел Хомский. Прежде он поставил такие пьесы Зорина, как "Цитата", "Максим в конце тысячелетия" и "Роковая опечатка".
В своей новой работе Хомский занял лучшие силы труппы. Громов ответственный секретарь Совета по драматургии Союза советских писателей.
Для меня этот спектакль отвечает на те споры, которые мы часто ведем о так называемом современном стиле. В спектакле, о котором идет речь, нет никаких особых ухищрений, никаких постановочных новаций.
Но современность — это, видимо, прежде всего талантливость. И данный спектакль это блистательно доказывает. Театр правильно сделал, что не нажимал на вещи, которые могли бы породить в зрительном зале особо ажиотажные и скандальные реакции.
В каком-нибудь театре такой спектакль мог бы звучать в капустническом плане, и тогда он получился бы не таким, каким мы хотели бы его видеть. Будем смотреть на вещи прямо: мы имеем дело с пьесой острой, злой, в некоторых моментах беспощадной. Ну и что же? Почему мы должны опасаться того, что эта пьеса может нанести какой-то урон нашему обществу?
Зачем мы должны брать под защиту то, против чего восстает эта пьеса? Разве она отражает то, что мы имеем сейчас? Безусловно, нет. Пьеса восстает против того, против чего мы активно протестуем сами. В этом отношении в пьесе имеется очень правильный акцент.
Что же касается воспитания молодого поколения, то ведь и молодое поколение тоже разное. Нельзя оценивать его только по той фрондерствующей части, которая проникнет на спектакль и может создать какой-то ненужный ажиотаж. Для нашей здоровой молодежи этот спектакль будет звучать правильно, потому что самое страшное, что есть у нашей молодежи, это скепсис и неверие ни во что, этот же ваш спектакль учит не такому отношению, он учит активному, здоровому и творческому восприятию жизненных явлений.
Так что никаких опасностей с этой точки зрения спектакль, мне кажется, не таит. Владимиров Институт театра, музыки и кинематографии. Я боюсь, что не скажу ничего существенно нового, но молчать не хочется.
Тут верно говорили, что этот спектакль не случайный в репертуаре театра, что это определенная линия высокой драматургии.
И здесь можно вспомнить не только «Лису и виноград», но и «Божественную комедию», и «Карьеру Артуро Уи». Вероятно, эта пьеса сделана с определенным учетом брехтовской драматургии. Это линия высокой сатиры, и, может быть; хотя здесь есть обратный ход, здесь есть кое-что от «Карьеры Артуро Уи».
Но там определенная политическая тема перенесена в среду уголовников, а здесь в политическую категорию возведен пошляк, зрителем узнаваемый. Эта сатира обращена не к кому-то, кто виноват, а к зрителю, сидящему в зале.
Она обращена к каждому из нас, а не вообще к чему-то, находящемуся вне нас. Здесь говорилось о нигилизме и о том, что есть главный и единственный путь борьбы с нигилизмом — говорить правду. Когда что-то скрывается, это неизбежно порождает сомнения, неверие, нигилизм. Но здесь есть еще одна важная идея, подрывающая философию этого нигилизма, потому что есть какие-то настроения, идущие, может быть, от западной философии, идея каких-то сложностей жизни, какой-то непознаваемости отношений.
Здесь же в спектакле есть идея простоты. Здесь ничего не нужно придумывать, а нужно самому действовать справедливо и говорить правду. Вот простая, как черный хлеб, идея, которая мне кажется очень важной.
В этом спектакле есть еще какие-то резервы для его внутреннего движения. Я согласен с тем, что центральной идеей пьесы не является мысль о власти и художнике. Конечно, пьеса написана не для этого, здесь нет противопоставления художника и власти. Даже по сюжету пьесы положительные герои не противопоставляют себя власти.
Я нашел место, которое натолкнуло меня на этот вопрос. Бен-Захария, этот человек глуп. Чего он хотел? Должно быть, того же, что и мои предки. А те хотели быть независимыми».
Некоторые товарищи говорят, что в некоторых случаях нельзя безотносительно преломлять это к нашему социальному строю, к нашей современности, а в другом случае — опираться на современные ассоциации. Дело, конечно, не в отдельных фразах, и тут невозможно предусмотреть реакцию каждого зрителя.
Ориентироваться на обывателя и на враждебного человека, конечно, нельзя, иначе мы будем ставить обывательские спектакли, но в самой логике пьесы никакого противопоставления власти и художника нет. Идея пьесы и логика спектакля к этому не подводят. Передовой художник того времени, правдивый и честный, должен был противостоять власти. А в наше время этого не должно быть. Но, по логике пьесы, ее герой Дион и не противопоставляет себя власти, наоборот, он декларирует какие-то гражданские позиции; он служит Риму, римлянам и говорит именно об этом.
Вишневская театральный критик, Москва. Наш уважаемый председатель несколько напоминает мне героя из известного фильма «Двенадцать разгневанных мужчин», который пытается выяснить — виновен человек или нет.
Сегодня идет большой разговор о философской проблематике — и тирановластии и о народовластии, о художнике, прославляющем существующий строй, но не закрывающем глаза на отдельные недостатки. Этот разговор должен вестись со сцены полноценно и так он Георгием Александровичем Товстоноговым и ведется. Очень хорошо, что театр стирает различные исторические аналогии. Здесь есть черты исторических личностей, которые позволили себе зарваться и оторваться от народа и осуществлять власть незаконными, тираническими способами.
Что нас подвинуло на такое отношение к пьесе? Мы убеждены, что в данном случае критика каких-то явлений в нашей жизни и недалекого прошлого и настоящего, содержащаяся в пьесе Зорина, отражает партийную точку зрения на развитие нашего искусства, ибо сколько бы мы ни пытались рассмотреть по элементам то, что хочет подвергнуть критике Зорин в этой пьесе, — это неизбежно совпадает с тем, против чего борется наша партия.
И если сравнивать силу разоблачения недостатков нашей жизни, то, наверное, ни у кого не возникнет сомнения в том, что сделанное XX съездом партии не может быть поставлено в один уровень с тем, что сделал Зорин. Поэтому сомнения в том, что Зорин слишком далеко зашел в попытке критиковать нашу действительность, мне кажется неосновательным, а когда мы будем говорить об отдельных проявлениях жизни, то они являются объектом того, против чего мы боремся.
И я очень рад, что мы убедились в правоте этой точки зрения на талантливой работе Товстоногова и коллектива Большого драматического театра. Мы были приглашены на беседу для того, чтобы выяснить некоторые вопросы, которые, естественно, возникли у товарищей, прочитавших пьесу в ЛИТе. Выяснилось, что как нас, так и их смутили некоторые повороты речи, отдельные диалоги, какие-то куски текста.
В конечном итоге возникло единодушное мнение по поводу того, что надо посмотреть, как это прозвучит со сцены, и тогда прийти к решению — стоит ли идти на вымарывание из пьесы каких-то кусков или это не потребуется. ЛИТ отступил от строгих правил и принял решение посмотреть пьесу на сцене, после чего решить судьбу в отношении ее публикации и выпуска в свет. Но, к сожалению, случилось так, что вахтанговцы свой спектакль отложили, и эта миссия была переложена на плечи ленинградского ЛИТа.
А здесь уже вина вашего руководства — товарища Нарицина: предъявлять претензии к ленинградскому ЛИТу за то, что он задержал пьесу, мы не можем, так как вы сами не сдали ее своевременно.
Но я думаю, что товарищи из ЛИТа поступят правильно, если пройдутся по всему тексту и внимательно просмотрят отдельные моменты. Один из этих моментов следующий — Домициан говорит: «Кроме того, так хотел мой народ, а ведь мы, императоры, служим народу».
Конечно, Домициан мог так демагогически привязывать себя к народу… Но Дион не должен ему говорить: «Что ж, ты рассудил мудро». В данном месте он говорит не об этом. Он говорит это по поводу актера, которого Домициан казнил. В общем, либо Домициан этого не должен говорить, либо в разговоре Дион не должен его поддерживать.
Я согласен также с замечаниями по поводу последней фразы в пьесе: «Ничего они с нами не сделают! Поэтому ее нужно несколько уточнить может быть, в таком виде: «Ничего они не сделают с художником».
Такие поправки должен принять драматург, и театры не должны этому противиться. А если они будут сопротивляться, тогда встанет вопрос о всеми любимой фразе: «Если бы это было до нашей эры!.. Естественно, что до тех пор, пока ленинградский ЛИТ не решит вопрос о выпуске пьесы, премьеры быть не может и не может быть базы для обсуждения.
Но я думаю, что ленинградский ЛИТ этот вопрос решит, а в качестве своего предложения Ленинградскому управлению культуры и просьбы к товарищам из ЛИТа я сказал бы следующее: надо завтра разрешить театру сыграть намеченный ими закрытый спектакль, и я бы считал необходимым проверить на зрителе, как спектакль будет воспринимать зал, проверить сомнительные фразы и прочее. Единодушие и крепкая оборона не помогли.
Впоследствии возникла легенда о переломном значении этого события в судьбе Товстоногова: он, якобы, получил столь тяжелый удар в апогее своей карьеры, что был им сокрушен. Он начал медленно сдавать, отступать, слабеть, и публика еще двадцать лет шла в БДТ только по инерции.
Роль БДТ в его особом качестве бесстрашного проповедника правды завершилась в году. Все это неверно. Злосчастный год закончился двумя выдающимися премьерами, и далее им счет был не закрыт. Для отказа от борьбы за «Римскую комедию» у Товстоногова были основательные причины, хотя наблюдение обиженного Зорина о человеческой гордости Товстоногова тоже верно.
Сиюминутная гражданственность не для этого режиссера. Он не любил прямой оппозиции, не хотел ее. Любимов из запрещения спектакля мог бы и делал так извлечь целое общественное событие и превратить запрет в морально-политическую победу. Товстоногов был более, чем запрещением, сокрушен успехом, который, независимо от его намерений, вопреки им, был вопиюще аллюзионен. Главным поражением Товстоногов, скорее, счел бы возможность запрета, а не сам запрет.
По его убеждениям, настоящее искусство всегда проходимо , а готовность публики отозваться на сходство он должен был воспринять как собственный просчет. Скандал после премьеры «Горе от ума» для него важнее и принципиальней. Тот успех, которого он всегда искал, должен быть театральным успехом, без примесей. В «Римской комедии», по рассказам очевидцев, ансамбль был блестящий, режиссер находился, по словам Зорина, в «ошеломительной форме», и все же пьеса, нарывавшаяся на сближение с нашими событиями начиная с октября года решительно перемещала интерес из Древнего Рима в новую Москву, и римские костюмы не смогли стеснить стихийно прорывавшийся гражданский темперамент актеров, особенно С.
Тут нельзя было решить точно, что от чего зависит: прекрасное ли исполнение заострило все, что поддавалось заострению, или рискованное остроумие драматурга вдохновляло актеров. Да ничего не осталось. Скандалы забываются быстро. Но - меняются времена. Значимые, существенные драматургические тексты тем отличаются от однодневок, что способны совершать движение во времени.
На какой-то, иногда длительный срок уходя в учебники, в историю, они однажды вновь возникают на театральном горизонте. Поворачиваются теми своими гранями, идеями, мыслями, которые оказываются адекватными сегодняшнему состоянию общества. Жизнь, как известно, развивается по спирали, и чтобы ненароком не проглядеть тенденции, симптомы решающе важные, желательно пристальнее вглядываться в зеркала прошлого. Пришествие капитализма в Россию?
О нем написали Островский, Чехов, и лучше - пока никто. Жизнь, которая невозмутимо переворачивается с ног на голову, и мы, которые размещаемся в этом перевернутом мире, как у кого получится? Гоголь, Сухово-Кобылин. Наверное, я несколько упрощаю для наглядности, но не по сути. Взаимоотношения властителя с художником? Конечно, Булгаков, «Кабала святош». Или вот еще - противостояние личной совести и государственного интереса.
Выгодно придуманного. Ложно понятого.
А иногда, редко - истинного. Наверху, над всем - злобно скалящаяся волчица, Ромул и Рем, основатели Рима, жадно тянущиеся к ее соскам, - жестокий образ сценической действительности, представленный на моссоветовской сцене художником Борисом Бланком.
И толпа манекенов, облепивших трон, из которой время от времени подают подобострастные голоса те, кто вообще способен к произнесению слов. Это серьезное мастерство - играть манекенность, фальшь, не фальшивя, оставаясь правдивым и органичным.
Таков Сервилий Александра Голобородько , поэт, сделавший неотъемлемой частью своего ремесла холуйство, притворство, приспособленчество. У него несколько масок - в пределах очерченного круга он может быть разным, а нотки искренности возникают только вместе с опасностью быть отлученным от пирога с барского стола. Хозяин здешних мест - это, конечно, император Домициан Виктора Сухорукова.
В игре Домициана с подданными притворство доведено до такой степени совершенства, что возникает его соприкосновение с истинностью чувств и намерений, образуя опаснейшую гремучую смесь.
